Болеслав 33116
33116
а тело пело , пило и потело
Про музыку оккупантов и дзень победы
demonaz
30742 
Болеслав 33116
33116
лухта .. на морде поющего мужика отразились все муки и страдания россии .. отступать некуда — позади стекломой .. я плакаль .
demonaz
30742
Болеслав 33116
33116
о чём тут гутарить , если Веллер чётко и понятно объяснил , что Россия — это Орда .
demonaz
30742
GROZA866
Олег866
Болеслав 33116
33116
продолжаем музыкальную тему
————-
Сообщение было проверено модератором. Вам объявляется замечание за это сообщение. Пожалуйста, следите за тем, что Вы пишете.
Пьяный джедай
Недемократ 
Щё не вмерла наша нЭнько. если есть такой ТС
Ей-Богу, не так танцуется гопак!
Болеслав 33116
33116
монгольские товарищи продолжают прославлять Россию
demonaz
30742
Iron Maiden — Mother Russia
Cкоро во всех телевизорах Украины.
Болеслав 33116
33116
А давайце яшчэ адзін раз спалім Мацкву
demonaz
30742
источник
У каждого пьянства свой запах особый:
Ликёр пахнет тайных фантазий свободой.
Шампанское пахнет кокетством и флиртом.
Разбитая морда — разбавленным спиртом.
Развратом и страстностью пахнет коньяк.
Взрывным позитивом — абсент натощак.
Вино отдаёт дорогим рестораном.
От вермута пахнет хихиканьем пьяным.
Коктейлями пахнут дебош и кураж.
Закваской хмельною воняет алкаш.
Утратой способности двигаться — водка.
Стремлением по бабам пройтись — виски стопка.
Джин пахнет желаньем нажраться красиво.
Желаньем отлить отличается пиво.
Похмельем тяжёлым с утра — арманьяк…
И только лишь трезвость не пахнет никак
Дождик тонкими струйками падает,
Словно кто-то на голову мочится.
Даже пиво не очень-то радует.
Нестерпимо чего-нибудь хочется.
Заглядевшись на ноги случайные,
Долбанулся об дерево темное,
Пиво вылилось, я опечаленный,
На башке теперь шишка огромная.
Сопоставив простейшие факторы:
Дождик, «хочется», девки встречаются,
Увернулся от пьяного трактора
И подумал: «Весна начинается».
Что за жизнь без милого вина?
Клянусь пророком, лучше стать мне прахом!
Лишь во хмелю утешен я сполна,
И смертный час не оскверню я страхом.
Мне жизнь не в жизнь, и каждый миг мой пуст,
И нет ни в чем ни смысла и ни прока,
Покуда не коснется жадных уст
Единое лекарство против рока.
Блюю я в воду с парапета,
Смотрю на небо — солнце там.
В зубах дымится сигарета.
Привет! Мне хорошо, а вам?
Сегодня праздник у девчат,
Сегодня будет пьянка.
И щечки девичьи горят
С похмелья спозаранку.
Стоят девчонки, лежат девчонки.
Приходится переступать.
Потому что на 10 девчонок
Пацаны взяли 7 по 0,5!
Даже если спирт замерзнет,
Все равно его не брошу.
Буду грызть его зубами,
Потому что он хороший!
Я помню чудное мгновенье —
Передо мной стояла ты:
Угара пьяного виденье —
Бутыль кристальной чистоты.
Внутри бесился крепкий градус,
И вредный погибал микроб.
Сейчас я испытаю радость,
Когда по трубам спирт пойдет.
Стакан граненый поднимаю —
Замри весь мир и… не дыши.
Тебя, тебя я восхваляю —
О, Водка — топливо души.
Когда я буду умирать,
А умирать я все же буду,
Друзья, взгляните под кровать
И сдайте винную посуду.
Три девицы под окном
Пили водку, сок и ром.
Лишь одна смогла девица
Без проблем войти в светлицу.
Я б хотел, чтобы на ёлке
Вместо праздничных зверьков,
Красовалось ровно сорок
Пол-литровых пузырьков.
Глупый весь ушёл в обиду.
Средний пашет – жизнь не мёд!
Умный строит пирамиду.
Мудрый выпил и живёт!
Если б море было водкой,
Я бы стал подводной лодкой.
Если б море стало пивом,
Я бы стал блатным дельфином.
Кто ходит в гости по утрам
Тот поступает мудро,
То тут сто грамм, то там сто грамм,
На то оно и утро!
Не будь на то Господня воля,
Мы б не узнали алкоголя,
А значит, пьянство — не порок,
А высшей благости урок!
Есть у меня один изъян:
Я редко трезв. Обычно — пьян.
И если я совсем не пью,
То сам себя не узнаю.
Проверил истину на деле
Непьющий дольше проживет.
Попробовал не пить неделю
Мне показалось — прожил год.
Выпил пива я бутылку
И пописать вышел в поле.
Надавали по затылку…
Дело было на футболе.
— Скажи-ка, дядя, ведь не даром
С утра мы пахнем перегаром…
Спирт! Озарил мою больную душу…
Нет! Я закуской градус не нарушу…
Змий! Зелёный змий терзает сердце мне опять
О, пиво с водкой как же вас мне размешать?
Мой тяжкий крест — похмелья вечная печать.
Я каждый день с утра готов сто грамм принять…
Нет! Алкаш отверженный с оттенком на челе,
Я никогда не буду трезвым на земле
и после пьянки мне не обрести покой
Я вновь стакан возьму дрожащею рукой!
Нашу волю не сломить —
Пили, пьем и будем пить!
Какая же всё-таки это мука,
Мчатся за пивом со скоростью звука,
Зная при этом, что кто-то и где-то,
Мчится за пивом со скоростью света.
Эх, жизнь моя, жестянка
Да ну ее в болото.
До часу ночи пьянка,
До полшестого рвота.
Наш девиз — 4 слова :
Выпил сам — спои другого!
Встану утром рано,
Посмотрю на рожу.
Больше пить не буду!
Но и меньше тоже…
Иногда бывает так хреново что даже чай не лезет в глотку,
Тогда лишь поможет только пиво, которым запивают водку!
H2O — девиз не наш!
Наш — C2H5OH!
От Парижа до Находки с водкой лучше, чем без водки!
Когда подохну я, меня не хороните!
Возьмите моё тело и в спирте утопите,
К ногам и к голове поставьте мне бочонок,
Тогда червям могильным не жрать моих печенок.
Если хочешь быть красивой,
Вместо водки трескай пиво!
Кто выпивает по утрам — тот поступает мудро! С утра стакан, в обед стакан, проснулся — снова утро.
Для пьянства есть такие поводы:
Поминки, праздник, встречи, проводы,
Крестины, свадьбы и развод,
Мороз, охота, Новый год,
Выздоровление, новоселье,
Печаль, раскаяние, веселье,
Успех, награда, новый чин,
И просто пьянство — без причин!
Если даже спирт замерзнет! Все равно его не брошу!
Буду грызть его зубами потому что он хороший!
Долго её мужики истязали,
Били лопатой, зубами кусали,
К горлу подставили ржавую вилку,
И всё же открыли пивную бутылку.
Водка холодная пьется отлично,
Водка согреет душу твою!
Но если водка мешает учиться —
Брось ее на фиг учебу твою!
Пиво, водка, огуречик —
Вот и спился человечек.
Нашу волю не сломить —
Пили, пьем и будем пить!
Если выпил граммов 200,
Выпить 300 — дело чести!
Солнце таяло в тумане,
Шелестели камыши.
Грациозные, как лани,
Шли по полю алкаши.
Мы рождены чтоб пить и веселиться,
Чтоб жизнь прожить не хуже королей,
Чтоб 300 раз напиться и свалиться,
Поднявшись снова закричать – НАЛЕЙ.
Нетрезвый провизор смотрел телевизор,
А после, взволнован до слез,
Кому-то в бокале цианистый калий
Заместо микстуры поднес
Все смеются очень мило
Всех вино объединило
У Христа и у Иуды
Расширяются сосуды
Пил он пиво со стараньем,
Пил он водку и вино, —
На лице его бараньем
Было все отражено
Рыбий жир вина полезней,
Пей без мин трагических,
Он спасет от всех болезней,
Кроме венерических.
Безалкогольные напитки
На стол поставила жена,
И муж, при виде этой пытки,
Вскричал: «Изыди, сатана!»
Звук ножниц и ножей
Ты слышишь в слове «жисть»,
Чтоб не было хужей —
Ты с водкой раздружись!
Если в доме ты чинишь проводку, —
И про пиво забудь, и про водку!
Пред жгучей жаждой опохмелки,
Все остальные чувства — мелки!
Опорожнена посуда —
Началось земное чудо.
источник
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
призвано объяснить, почему я сплёл воедино три эти частые темы моих стихов. Потому что три феномена постоянно сопровождают нашу жизнь: выпивка дарит нам душевное облегчение, идея Бога – иллюзорные надежды, а любовь – недолгое чувство счастья. Ну, разумеется, в устах такого циника, скептика и охальника, каким я, кажется, являюсь, три этих дивных феномена обрастают всякими деталями. Почитайте понемногу этот сборник – вдруг вам что-нибудь понравится, почтенный читатель? Я этому буду очень рад.
Когда поднимается рюмка,
любая печаль и напасть
спадают быстрее, чем юбка
с девицы, спешащей упасть.
Какая, к чёрту, простокваша,
когда живём один лишь раз
и небосвод – пустая чаша
всего испитого до нас.
Напрасно врач бранит бутыль —
в ней нет ни пагубы, ни скверны,
а есть и крылья, и костыль,
и собутыльник самый верный.
Понять без главного нельзя
твоей сплочённости, Россия:
своя у каждого стезя,
одна у всех анестезия.
Налей нам, друг! Уже готовы
стаканы, снедь, бутыль с прохладцей,
и наши будущие вдовы
охотно с нами веселятся.
Не мучась совестью нисколько,
живу года в хмельном приятстве;
Господь всеведущ не настолько,
чтобы страдать о нашем блядстве.
Не тяжелы ни будней пытки,
ни суета окрестной сволочи,
пока на свете есть напитки
и сладострастье книжной горечи.
Как мы гуляем наповал,
и пир вершится повсеместный!
Так Рим когда-то ликовал,
и рос Аттила, гунн безвестный.
Чтоб дети зря себя не тратили
ни на мечты, ни на попытки,
из всех сосцов отчизны-матери
сочатся крепкие напитки.
Не будь на то Господня воля,
мы б не узнали алкоголя;
а значит, пьянство – не порок,
а высшей благости урок.
Известно даже недоумку,
как можно духом воспарить:
за миг до супа выпить рюмку,
а вслед за супом – повторить.
Когда, замкнув теченье лет,
наступит Страшный суд,
на нём предстанет мой скелет,
держа пивной сосуд.
Вон опять идёт ко мне приятель
и несёт холодное вино;
время, кое мы роскошно тратим, —
деньги, коих нету всё равно.
Да, да, я был рождён в сорочке,
отлично помню я её;
но вырос и, дойдя до точки,
пропил заветное бельё.
Нам жить и чувствовать дано,
искать дорогу в Божье царство
и пить прозрачное вино —
от жизни лучшее лекарство.
Не верь тому, кто говорит,
что пьянство – это враг;
он или глупый инвалид,
или больной дурак.
Весь путь наш – это времяпровождение,
отмеченное пьянкой с двух сторон:
от пьянки, обещающей рождение,
до пьянки после кратких похорон.
Я многому научен стариками,
которые всё трезво понимают
и вялыми венозными руками
спокойно свои рюмки поднимают.
Седеет волос моих грива,
краснеют опухлости носа,
и рот ухмыляется криво
ногам, ковыляющим косо.
Пока скользит моя ладья
среди пожара и потопа,
всем инструментам бытия
я предпочёл перо и штопор.
Познавши вкус покоя и скитаний,
постиг я, в чём опора и основа:
любая чаша наших испытаний
легчает при долитии спиртного.
Наслаждаясь воздержанием,
жду, чтоб вечность протекла,
осязая с обожанием
плоть питейного стекла.
Мы пьём и разрушаем этим печень,
кричат нам доктора в глухие уши,
но печень мы при случае подлечим,
а трезвость иссушает наши души.
На дне стаканов, мной опустошённых,
и рюмок, наливавшихся девицам,
такая тьма вопросов разрешённых,
что время отдохнуть и похмелиться.
Вчера ко мне солидность постучалась,
она по седине меня нашла,
но я читал Рабле и выпил малость,
и вновь она обиженно ушла.
Аскет, отшельник, дервиш, стоик,
наверно, правы – не сужу;
но тем, что пью вино густое,
я столь же Господу служу.
Любых религий чужды мне наряды,
но правлю и с охотой, и подряд
я все религиозные обряды,
где выпивка зачислена в обряд.
Людей великих изваяния
печально светятся во мраке,
когда издержки возлияния
у их подножий льют гуляки.
Какое счастье – рознь календарей
и мой диапазон души не узкий:
я в пятницу пью водку как еврей,
в субботу после бани пью как русский.
Паскаль бы многое постиг,
увидь он и услышь,
как пьяный мыслящий тростник
поёт «Шумел камыш».
Нет, я не знал забавы лучшей,
чем жечь табак, чуть захмелев,
меж королевствующих сучек
и ссучившихся королев.
Снова я вчера напился в стельку,
нету силы воли никакой;
Бог её мне кинул в колыбельку
дрогнувшей похмельною рукой.
А страшно подумать, что век погодя,
свой дух освежив просвещением,
Россия, в субботу из бани придя,
кефир будет пить с отвращением.
Когда друзья к бутылкам сели,
застрять в делах – такая мука,
что я лечу к заветной цели,
как штопор, пущенный из лука.
Где-то в небе, для азарта
захмелясь из общей чаши,
Бог и чёрт играют в карты,
ставя на кон судьбы наши.
Однажды летом в январе
слона увидел я в ведре,
слон закурил, пустив дымок,
и мне сказал: «Не пей, сынок».
«Зачем добро хранить в копилке?
Ведь после смерти жизни нет», —
сказал мудрец пустой бутылке,
продав учёным свой скелет.
К родине любовь у нас в избытке
теплится у каждого в груди,
лучше мы пропьём её до нитки,
но врагу в обиду не дадим.
Когда однажды ночью я умру,
то близкие, надев печаль на лица,
пускай на всякий случай поутру
мне всё же поднесут опохмелиться.
Как поле жизни перейти,
своё мы мнение имеем:
тот змей, что Еву совратил, —
он тоже был зелёным змеем.
Давай, мой друг, бутыль употребим —
прекраснее забава есть едва ли;
когда-то я фортуной был любим,
и вместе мы тогда употребляли.
В тюрьме я понял: Божий глас
во мне звучал зимой и летом:
налей и выпей; много раз
ты вспомнишь с радостью об этом.
Бутылка – непристойно хороша,
сулит потоки дерзостных суждений,
и ей навстречу светится душа,
любительница плотских услаждений.
Намного проще делается всё,
когда пуста бутылка на столе;
истории шальное колесо
не пьяный ли катает по земле?
Вино и время не жалея,
садись не с каждым, кто знаком:
похмелье много тяжелее,
когда гуляли с мудаком.
Век играет гимны на трубе,
кабелем внедряется в квартиры;
в женщине, в бутылке и в себе
прячутся от века дезертиры.
Когда вседневная рутина
завьёт углы, как паутина,
плесни в неё вином из кружки
и выставь хером дверь подружки.
Не хлопочи из кожи вон,
ища разгадки мироздания,
а пей с подругой самогон
на пне от дерева познания.
Струю вина мы дымом сушим
и начинаем чушь молоть,
чтоб утолить душою душу,
как утоляют плотью плоть.
Я три услады в жизни знал,
предавшись трём любовям:
перу я с бабой изменял,
а с выпивкой – обоим.
Опять приходит ночь. Я снова пьян.
Как дивно это сделано в природе,
что музыка далёких фортепьян
к желанию напиться нас приводит.
День – царство зла. Но в час вечерний,
смывая зависть и коварство,
нам разливает виночерпий
добра и кротости лекарство.
Когда мы пьём, бутылка честно
теплом покоя дарит нас,
и мир становится на место,
остановив безумный пляс.
Я много лет себя искал
во многом множестве занятий
и вдруг нашёл: держа стакан
с подругой около кровати.
Люблю сидеть в уюте света,
вина, тепла и жирной утки,
где разглагольствуют эстеты,
а им внимают эстетутки.
Люблю в беседах элемент
судьбы миров и звёздной пыли
как тонкий аккомпанемент
к опустошению бутыли.
За то, что жизнь провёл в пирах,
пускай земля мне будет пухом
и, в ней покоясь, бедный прах
благоухает винным духом.
Прекрасно умственной отвагой
у Архимеда изречение:
«Утяжелённость пьяной влагой
приносит жизни облегчение».
Весь век нам в это слабо верится,
но Гераклит сказал однажды,
что глупо смертному надеяться
одну бутылку выпить дважды.
Я тем, что жив и пью вино,
свою победу торжествую:
я мыслил, следователь, но
я существую.
Люблю, с друзьями стол деля,
поймать тот миг, на миг очнувшись,
когда окрестная земля
собралась плыть, слегка качнувшись.
Мы ищем истину в вине,
а не скребём перстом в затылке,
и, если нет её на дне —
она уже в другой бутылке.
Главное в питье – эффект начала,
надо по нему соображать:
если после первой полегчало —
значит, можно смело продолжать.
Высокое, разумное, могучее
для пьянства я имею основание:
при каждом подвернувшемся мне случае
я праздную моё существование.
Я всё хочу успеть за срок земной,
живу, тоску по времени тая:
вон женщина обласкана не мной,
а вон из бочки пиво пью не я.
Стало сердце покалывать скверно,
стал ходить, будто ноги по пуду;
больше пить я не буду, наверно,
но и меньше, конечно, не буду.
Кипя, спеша и споря,
состарились друзья,
и пьём теперь мы с горя,
что пить уже нельзя.
Чтоб сочен и весел был каждый обед,
бутылки поставь полукругом,
а чинность, и чопорность, и этикет
пускай подотрутся друг другом.
Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,
поскольку, как давно сказал поэт,
на свете счастья нет, а есть покой и воля,
которых, к сожаленью, тоже нет.
Цветок и садовник в едином лице,
я рюмке приветно киваю,
и, чтобы цветок не увял в подлеце,
себя я внутри поливаю.
Когда выпили, нас никого
не пугает судьбы злополучие,
и плевать нам на всё, до чего
удаётся доплюнуть при случае.
Мы вовсе не грешим, когда пируем,
забыв про все стихии за стеной,
а мудро и бестрепетно воруем
дух лёгкости у тяжести земной.
Не слушая судов и пересудов,
настаиваю твёрдо на одном:
вместимость наших умственных сосудов
растёт от полоскания вином.
Не тёмная меня склоняла воля
к запою после прожитого дня:
я больше получал от алкоголя,
чем пьянство отнимало у меня.
У пьяниц, бражников, кутил,
в судьбе которых всё размечено,
благоприятствие светил
всегда бывает обеспечено.
По многим я хожу местам,
таская дел житейских кладь,
но я всегда случаюсь там,
где начинают наливать.
Позабыв о душевном копании,
с нами каждый отменно здоров,
потому что целебно в компании
совдыхание винных паров.
Мы так во всех полемиках орём,
как будто кипяток у нас во рту;
настаивать чем тупо на своём,
настаивать полезней на спирту.
Вновь душа среди белого дня
заболит, и скажу я бутылке:
эту душу сослали в меня,
и страдает она в этой ссылке.
Курили, пили и молчали,
чуть усмехались;
но затихали все печали
и выдыхались.
Я курю возле рюмки моей,
а по миру сочится с экранов
соловьиное пение змей
и тигриные рыки баранов.
Покуда мы свои выводим трели,
нас давит и коверкает судьба,
поэтому душа – нежней свирели,
а пьёшь – как водосточная труба.
В одной учёной мысли ловкой
открылась мне блаженства бездна:
спиртное малой дозировкой
в любом количестве полезно.
Попал мой дух по мере роста
под иудейское влияние,
и я в субботу пью не просто,
а совершаю возлияние.
Пора уже налить под разговор,
селёдку покромсавши на куски,
а после грянет песню хриплый хор,
и грусть моя удавится с тоски.
В пустыне усталого духа,
как в дремлющем жерле вулкана,
всё тихо, и немо, и глухо —
до первых глотков из стакана.
Уже виски спалила проседь,
уже опасно пить без просыпа,
но стоит резко это бросить —
и сразу явится курносая.
Прорехи жизни сам я штопал
и не жалел ни сил, ни рук;
судьба меня скрутила в штопор,
и я с тех пор бутылке друг.
Вся планета сейчас нам видна:
мы в гармонии неги и лени
обсуждаем за рюмкой вина
соль и суть мимолётных явлений.
Я рад, что вновь сижу с тобой;
сейчас бутылку мы откроем:
мы объявили пьянству бой,
но надо выпить перед боем.
Во что я верю, горький пьяница?
А верю я, что время наше
однажды тихо устаканится
и станет каплей в Божьей чаше.
И жизнь моя не в тупике,
и дух ещё отзывчив к чувству,
пока стакан держу в руке
и вилкой трогаю капусту.
Когда по пьянке всё двоится,
опасно дальше наливать
и может лишняя девица
легко проникнуть на кровать.
Людей давно уже делю —
по слову, тону, жесту, взгляду —
на тех, кому я сам налью,
и тех, с кем рядом пить не сяду.
Покуда наши чувства не остыли,
я чувствую живое обожание
к тому, что содержимое бутыли
меняет наших мыслей содержание.
Ум – помеха для нежной души,
он её и сильней, и умней,
но душа если выпить решит,
ум немедля потворствует ей.
Я изо всех душевных сил
ценю творения культуры,
хотя по пьяни оросил
немало уличной скульптуры.
Куражится в мозгу моём вино
в извилинах обоих полушарий;
здоровье для того нам и дано,
чтоб мы его со вкусом разрушали.
В обед я рюмку водки пью под суп
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеют зуб,
гадают, почему он так болит.
На некоторой стадии подпития
всё видится ясней, и потому
становятся прозрачными события,
загадочные трезвому уму.
Сегодня только тёмный истукан,
изваянный из камня-монолита,
отвергнет предлагаемый стакан,
в который благодать уже налита.
Ох, я боюсь людей непьющих —
они опасные приятели:
они потом и в райских кущах
над нами будут надзиратели.
Пью виски, водку и вино я,
коньяк в утробу лью худую;
существование иное
я всем врагам рекомендую.
За то я и люблю тебя, бутылка,
что время ненадолго льётся вспять,
и разума чадящая коптилка
слегка воспламеняется опять.
Сноровка ослабла, похвастаться нечем,
я выпить могу очень мало за вечер,
и тяжко настолько в душе с бодуна,
как будто я на хуй послал колдуна.
На нас огромное влияние —
и на победы, и на бедствия —
оказывает возлияние,
включая все его последствия.
Блаженство витает шальное,
стихают надрыв и надлом,
когда возникает хмельное
вампиршество душ за столом.
От выпивки душа нежней и пористей,
и видно сквозь ледок житейской стужи,
что корни наших радостей и горестей
ветвятся изнутри, а не снаружи.
К искушениям холодно стоек,
воздержанье не числя бедой,
между ежевечерних попоек
обхожусь я водой и едой.
Ушёл наплыв похмельной грусти,
оставил душу змей зелёный;
меня родители в капусте
нашли, мне кажется, в солёной.
Бутылка без повода круче всего
калечит и губит мужчину:
дурак может пить ни с того ни с сего,
а умный находит причину.
Отнюдь я, выпив, не пою,
а учиняю праздник духа,
плетя мелодию свою
душой без голоса и слуха.
Смотрю, садясь попить-поесть,
на пятки дней мелькающих,
у пьянства тоже много есть
последствий вытекающих.
А если где-то ждёт попойка
и штоф морозится большой,
то я лечу, как птица-тройка,
хотя еврейская душой.
Меж нас гуляет бес похмелья,
вступая с душами в игру:
он после пьяного веселья
зовёт их выпить поутру.
Ценю я в игре винопития —
помимо иных услаждений —
возможность подёргать мыслителя
за яйца его убеждений.
Живу я славно и безбедно,
поскольку мыслю государственно:
народу в целом пьянство вредно,
а каждой личности – лекарственно.
В цепи причин и соответствий,
несущих беды, хворь и срам,
я не нашёл дурных последствий
от пития по вечерам.
Забавный знаю феномен:
от генерала до портного
у нас химический обмен
устроен так, что ждёт спиртного.
Люблю я проследить, как возлияние,
просачиваясь в мироощущение,
оказывает веское влияние
на духа и ума раскрепощение.
Когда бы век я начал заново,
то к людям был бы я внимательней,
а гул и чад гулянья пьяного
любил сильнее и сознательней.
Душа, мягчея от вина,
вступает с миром в компромисс,
и благ любой, сидящий на,
идущий по и пьющий из.
Хоть пили мы, как пить не стоит,
за это вряд ли ждёт нас кара,
и только будущий историк
учует запах перегара.
Ко мне по ходу выпивания —
о чём бы рядом ни кричали —
приходит чувство понимания,
что дух наш соткан из печали.
Каким ни вырос любомудром
и даже просто будь мудрец,
а всё равно прекрасен утром
к похмельной рюмке огурец.
После пьянства лихие творятся дела
в ошалело бессонных ночах:
мрак женился на тьме, згу она родила,
мы сидим вчетвером при свечах.
В виду кладбищенского склепа,
где замер времени поток,
вдруг понимаешь, как нелепо
не выпить лишнего глоток.
В основном из житейского опыта
мной усвоено важное то,
что, пока ещё столько не допито,
глупо брать в гардеробе пальто.
От вида ландшафта, пейзажа —
и речки, чтоб вилась тесьма, —
хочу сразу выпить и даже
не просто хочу, а весьма.
У Бога я ни льготы, ни поблажки
ни разу не просил, терпя убытки;
за это у меня всегда во фляжке
божественные булькают напитки.
Ко мне явилось откровение
о смысле жизни и нирване,
но было выпить настроение,
и я забыл его по пьяни.
Спешу с утра опохмелиться я,
чтоб горем не была беда,
если начнётся репетиция
премьеры Страшного суда.
Пока не позвала к себе кровать,
которая навеки нас уложит,
на кладбище должны мы выпивать
за тех, кто выпивать уже не может.
Плывя со всеми к райским кущам,
я только с теми теплю связь,
кто видит вечное в текущем
и плавно пьёт, не торопясь.
Растает в шуме похорон
последних слов пустая лесть,
и тихо мне шепнёт Харон:
– А фляжка где? Стаканы есть.
Ближе к ночи пью горький нектар
под неспешные мысли о том,
как изрядно сегодня я стар,
но моложе, чем буду потом.
Творцам, по сути, хвастать нечем:
их дар – ярмо, вериги, крест,
и то орёл клюёт им печень,
то алкоголь им печень ест.
Да, был и бабник я, и пьяница,
и враг любого воздержания,
зато желающим останется
дурной пример для подражания.
Туманный мир иллюзий наших —
весьма пленительный пейзаж,
когда напитки в тонких чашах
перетекают в нас из чаш.
Рассудок мой, на книгах повреждённый,
как только ставишь выпивку ему,
несётся, как свихнувшийся Будённый,
в пространства, непостижные уму.
Слегка бутыль над рюмкой наклоня,
я думал, наблюдая струйку влаги:
те, с кем не дообщался, ждут меня,
но пьют ли они водку там, бедняги?
К бутылке тянется не каждый,
кто распознал её влияние:
Бог только тех отметил жаждой,
кому целебно возлияние.
А к вечеру во мне клубится снова
томящее влечение невольное:
помимо притяжения земного,
такое же бывает алкогольное.
Забавно, что в соседней бакалее
легко найти творение ума,
от порции которого светлее
любая окружающая тьма.
Когда теряешь в ходе пьянства
ориентацию и речь,
к себе привлечь любовь пространства
гораздо легче, если лечь.
Душа моя однажды переселится
в застенчивого тихого стыдливца,
и сущая случится с ним безделица:
он будет выпивать и материться.
Чепуху и ахинею
сочиняя на ходу,
я от радости пьянею —
я на выпивку иду.
Я главным образом от жажды
страдал десятки дивных лет,
я заливал её многажды,
но утоленья нет как нет.
Пускай любой поёт как кочет,
учить желая и внушать,
но проклят будь, кто всуе хочет
нам нынче выпить помешать.
Увы, прервётся в миг урочный
моё земное бытиё —
и, не закончив пир полночный,
я отойду в непитиё.
Радость понимать и познавать
знают даже нищий и калека,
плюс ещё возможность выпивать —
тройственное счастье человека.
За то, что было дней в избытке,
благодарю судьбу, природу
и алкогольные напитки,
таившие живую воду.
Лишь тот умён, учил мудрец,
кто не от Бога ждёт посылку,
а сам находит огурец,
когда уже добыл бутылку.
Одну мыслишку изреку,
мне поделиться больше нечем:
не ставьте рюмку дураку,
он вам испортит целый вечер.
Всегда в конце удавшейся пирушки
мы чувствуем, рассудку вопреки,
что мы не у судьбы в руках игрушки,
а сами удалые игроки.
Резался я в карты до утра,
в шахматы играл с отвагой русской;
лучшая настольная игра —
это всё же выпивка с закуской.
Когда обжигается ветром лицо,
и хрусток от холода снег,
и хочется птице обратно в яйцо —
не может не пить человек.
Чем печень разрушать, кипя и злобствуя
на мерзости вселенских прегрешений,
разумней выпить рюмку, философствуя
о благости житейских искушений.
Гомон, дым и чад застолий
я не мог не полюбить,
там я слышал тьму историй
и не все успел забыть.
Напьюсь когда – не море по колено,
а чувство куража совсем иное:
как будто я – горящее полено,
и льётся от костра тепло земное.
Когда немного выпил и курю,
отдавшись погубительной привычке,
то всё, что в это время говорю, —
чириканье позавтракавшей птички.
Оставив надоевшую иронию,
замечу благодарственно и честно,
что рюмка возвращает нам гармонию
с реальностью, паскудной повсеместно.
Уроны, утраты, убытки
меня огорчают слегка,
но шепчут под вечер напитки
о фарте, что жив я пока.
Ещё за то люблю я пьянство,
что вижу в ходе выпивания
игру духовного пространства
с убогой клеткой проживания.
Души трагический надлом
и тягость жизни подневольной
легко врачуются теплом
холодной влаги алкогольной.
Сегодня мне работать лень,
затею праздничный обед:
отмечу рюмкой первый день
оставшихся от жизни лет.
За дружеской выпивкой сидя,
я думал, как думал давно:
грешно быть на Бога в обиде,
покуда нам это дано.
Что-то вертится прямо с утра
в голове, где разгул непогоды…
Вот! Я думал о том же вчера:
наливать надо, помня про годы.
Душа моя – как ангелица:
в ней боль и жалость;
хотела утром похмелиться,
но удержалась.
Блаженны духом лоботрясы,
и олухи царя небесного,
и те, кто, выпив, точат лясы,
не дожидаясь дня воскресного.
Когда меня тоска одолевает
и чахнет, закисая, дух мой резвый,
рука моя мне рюмку наливает,
а разум не глядит, мудила трезвый.
Я давно уже не пью с кем ни попадя,
с кем попало не делю винегрет,
чтобы не было на памяти копоти
и душе не наносился бы вред.
Употребление без меры —
с утра я склонен к философии —
лишает нас надежды, веры,
любви и матери их Софии.
Старея, твержу я жене в утешение,
что Бог оказал нам и милость, и честь,
что было большое кораблекрушение,
а мы уцелели и выпивка есть.
Нуждается живое существо
в неспешном захмелённом разговоре.
Без выпивки – какое торжество?
От выпивки слабее душит горе.
Я себе добыл покой и волю,
я живу в любви и всепрощении
и весьма обязан алкоголю
за поддержку в этом ощущении.
Мне часто выпить невтерпёж,
не дожидаясь вечера;
куда по смерти попадёшь —
так там и выпить нечего.
Жалею людей после первой же стопки,
достаточна малая малость:
от низко посаженной девичьей попки
томит меня жгучая жалость.
Я в любое время суток
по влеченью организма
побеждаю предрассудок
о вреде алкоголизма.
Когда, слова сказав убогие,
приму я смертную остуду,
меня помянут рюмкой многие,
а я уже непьющий буду.
Нас как бы днём работа ни ломала,
но к ночи отпущение дано;
в реальности свободы очень мало,
а в выпивке её полным-полно.
Горю стыдом со дня вчерашнего,
случился в разуме провал:
я долго, нудно и неряшливо
по пьяни душу раскрывал.
Весьма смягчить надеюсь Бога,
когда придёт моя пора:
хоть я и пил безбожно много,
но пил – во здравие добра.
Пускай здоровье губим,
но пьём в полночный час
за тех, кого мы любим,
и тех, кто любит нас.
Врач – сотрудник телесной охраны,
а душа – это нечто иное,
и промыть нам душевные раны
в состоянии только спиртное.
Одно из, по-моему, главных
земных достижений моих —
сейчас уже мало мне равных
в искусстве разлить на троих.
Мой закат утешительно светел:
каждый вечер сижу я с женой
и наследство, которое детям,
пропиваю, покуда живой.
А душа, летя за облака
и земной истерзанная болью,
всё-таки грустит наверняка
по земному пьяному застолью.
Заметил я уже немало раз
печальными и трезвыми глазами:
спиртное выливается из нас
ещё довольно часто и слезами.
Ведь это счастье, стариканы,
что нам по-прежнему близка
забава сесть, налья стаканы,
и ими чокнуться слегка.
Шла пьянка, тлели искры спора,
а я гадал в тоске обвальной —
кому кого придётся скоро
уважить рюмкой поминальной.
Я вовсе не безвыходно сижу,
мыслительными мучаясь попытками, —
я часто с удовольствием хожу
на встречи с алкогольными напитками.
На склоне лет я тем горжусь —
помимо редких горьких шуток, —
что в собутыльники гожусь
почти в любое время суток.
Останешься с собой наедине,
чуть выпьешь – возникает ощущение,
что именно сюда сейчас ко мне
от Бога вдруг поступит сообщение.
Успел уже я много пережить
и рано осознал в чаду питейном,
что выпивка способна послужить
соломой при крушении идейном.
Я много поездил по нашей планете,
и всюду меня красота волновала:
такие пейзажи бывают на свете,
что сколько ни выпьешь, а кажется мало.
Душевно укрепляющая доза
продукта перегонки и брожения
полезна от печалей и мороза,
а также для взаимоуважения.
Свирепо властвует над нами,
благословенный и клеймёный,
то серафим с шестью крылами,
то змей зелёный.
Я вставить хочу эту строчку
в заветный житейский канон:
бедняга, кто пьёт в одиночку, —
умрёт в одиночестве он.
Любая мне мила попойка,
душе дарящая полёт;
я выпил в жизни этой столько,
что не любой переплывёт.
Печать печали перламутром
туманит лица
людей, не смогших сегодня утром
опохмелиться.
Я виски лью в мои руины,
я пил на воле и в неволе,
меня Творец лепил из глины,
замешенной на алкоголе.
После приёма стопаря,
после повтора
душа готова, воспаря,
для разговора.
Товарищ мой поведал мне
о важной умственной находке,
что если истина – в вине,
то правда – в водке.
Люблю ежевечернее подпитие,
когда ничто блаженству не мешает
и с ангелами Божьими соитие
душа неторопливо совершает.
источник
Когда-то Алла Борисовна сказала: » Я даже в ванной веду себя так, как будто за мной кто-то наблюдает «. Проверить, разумеется, это невозможно. Но как бы то ни было, неформальная Пугачева вне сцены и телеэкрана всегда была любопытна публике. Мы предлагаем вашему вниманию отрывки из неопубликованной книги известного журналиста Алексея СУМИНА, который в 98-м году был приглашен Примадонной нашей эстрады в качестве биографа и пресс-секретаря ее концертного тура «Избранное».
Автор не ставил перед собой задачу поиска «грязного белья», но и без этого впечатления и наблюдения человека, общавшегося с Аллой и Филиппом практически 24 часа в сутки, читаются с громадным интересом.
От автора : все, что изложено ниже, — повествование, лишенное какого бы то ни было вымысла. Возможно, некоторые мои субъективные оценки той или иной ситуации могут быть ошибочными, но ни одного придуманного факта вы тут не встретите.
Алла лучше поет, чем готовит
Вообще-то, диета Пугачевой довольно проста: » Я не ем , — говорит певица, — я только пробую «. Мясу она предпочитает рыбу, углеводам — клетчатку. Правда, разнообразная выпечка — «печеники», как она сама это называет, — присутствует везде: в гостиничном номере, в самолете, дома. Ее муж одно время плотно сидел на пресловутых «тайских таблетках» (даже мне предлагал), про Аллу точно не знаю, но похоже, она тоже их употребляла. Вообще система раздельного питания Пугачевой состоит в том, чтобы, съев, например, рыбу, не есть гарнир — овощи, или, наоборот, после салата стоит воздержаться от отбивной. И самое главное — не смешивать белки и углеводы: или шоколад, или мясо. На ночь Алла себя особо не ограничивает в еде, но практически ничего не ест перед концертом. Иногда Пугачева срывается с такого режима — у нее это называется «зигзаг». Мне однажды довелось наблюдать забавную картину: я приехал по делам в «звездную» семейную обитель на Земляном Валу. Сели в гостиной с Аллой, беседуем. Мимо нас прошел Филипп, увидел, что мы заняты, и тихо прошмыгнул мимо. Через несколько минут Алла предложила прерваться на кофе.
Зайдя на кухню, мы обнаружили там Филю, который, воровато озираясь, доедал полукилограммовую упаковку пломбира. » До чего же безвольное существо , — всплеснула руками Пугачева. — Филечка, ты же хлопьев собирался поесть!»
Впрочем, и ей от полноценного ужина или обеда проще отказаться, чем от десерта. В Магнитогорске перешедшая несколько дней назад в «наступление на собственное тело» певица решила немного расслабиться и одним махом расправилась с двухсотграммовой шоколадкой из раздербаненного мини-бара. » Как мне было плохо , — поделилась Алла на следующий день, — все-таки нельзя мне сладкое. Оттянулась, как ни странно, хлебом с хреном, солеными огурчиками и кока-колой. Сто лет ее, гадость эту, не пила, а тут раз — и полегчало «.
А однажды мне довелось видеть, как Алла самостоятельно готовит. Дело было в Омске, в резиденции местного губернатора. Ночью после концерта мы откровенно разговорились и до утра просидели в беседке за бутылкой водки. Уже под утро я сказал, что хочу есть. » Пошли, сейчас тебя накормим , — Пугачева уверенно потащила меня к домику, где уже давно мирно спала вся прислуга. — Я, между прочим, готовлю лучше, чем пою «. Мы тайком прокрались на кухню. Обшарив все шкафы и холодильники, Пугачева по-быстрому сварганила удивительное блюдо из довольно большого количества ингредиентов. Основой были стручковая фасоль, лук, оливки и подсолнечное масло. Плюс еще с десяток компонентов, установить которые, в силу нетрезвого состояния и стремительности процесса, я уже не смог. Алла, к моему ужасу, уверенно бросала на сковородку, как мне показалось, все, что попадало ей на глаза. Потом содержимое сковородки бланшировалось минуты три и оказалось в тарелке передо мной, украшенное слегка увядшей веточкой укропа.
Сама Алла от еды отказалась, мол, сыта. Я под ее пристальным взглядом съел все до последней крошки. Сытность блюда ощущалась несомненно, но доедал это кулинарное чудо я уже с трудом. Все-таки Алла Борисовна поет лучше, чем готовит…
Пресняков называл Пугачеву мамой
В отношении алкоголя у Аллы правило довольно строгое: она может позволить себе три рюмки крепкого (водки или коньяку) или три бокала вина. Заставить ее перейти этот барьер не может никто… кроме нее самой. С некоторыми губернаторами в туре она вообще отказывалась пить, ссылаясь на занятость и плотный график. Во время поездки в Казань выяснилось, что и перед концертом Пугачева не пьет вообще. » Во времена тотального дефицита , — рассказала певица, — я ехала на концерт в Тольятти и везла с собой письма с просьбой продать без очереди три автомобиля. Знакомые попросили. Естественно, пришлось с руководством местным выпить. Потом приехали ночью в Ростов, мои музыканты пошли спать. А у меня как будто бы свидание с музой. Решила посидеть до часу дня, а потом часа четыре поспать перед концертом. Только легла, а меня уже будят: оказалось концерт дневной, в 14.00 начало. Так и пела, держась за стойку, в темных очках. По лицу слезы текут, в голове полный кавардак — так стыдно было, не передать. После этого решила — все, перед выступлением пить никогда не буду. Я и Пресному говорила, когда он плакался, что его зрители не понимают: «Мама, ну чего им еще надо-то?» Сам выпил, — говорю, — тебе в кайф, так ты и им налей, только всем. Тогда им тоже в кайф будет».
Но бывают исключения из любого правила. Уже ближе к концу тура, в Днепропетровске, нас пригласила к себе старая подруга Аллы — Люся, которая держит в этом городе свой ресторан, эдакую «Планету Голливуд» имени Аллы Пугачевой. Там певица позволила себе расслабиться и выпила вина «много раз по три бокала». Мне запомнился один ее тост, сказанный уже под занавес: » Я очень недоверчива к любви после вашего города (Днепропетровск — город, где жил Владимир Кузьмин), но я хочу сейчас выпить за одного удивительного человека, который никого никогда не любил с восьми лет, кроме меня. Только себя. Про него много говорят, что он гомосексуалист, еще всякое… Но я-то знаю, что он нарцисс. Человек, который любит меня в себе и себя во мне. Когда я выходила за него замуж, ему было сказано: «Я тебя не люблю». Но теперь мой муж ну так меня любит, что не любить его просто нельзя. Я такого в жизни раньше не встречала. За любовь — это такой труд !» Впрочем, такие слова не заставляют меня усомниться, что летом 1998 года супруги были на грани расставания.
Кстати, Киркоров вообще старается избегать алкоголя — он человек заводной, и в этой области тоже. «Не люблю я напиваться, — сказал он мне как-то, — считай, весь следующий день из жизни выпадает». Но случается всякое.
Дело было в Екатеринбурге, в резиденции Малый Исток, куда Пугачеву и ее ближайшее окружение поселил губернатор Россель. Алла перед концертом ушла спать очень рано, да и я уже все сильнее и чувствовал объятия Морфея.
Среди ночи меня разбудил стук в дверь. — На пороге номера возник улыбающийся Киркоров. «Привет, ты откуда?» — спросил я удивленно. » Да вот прилетел посмотреть, чем вы тут без меня занимаетесь , — Филипп, похоже, был доволен произведенным эффектом. — Пошли со мной, поужинаем «. В столовой заспанная кухарка и охранники собрали нехитрый стол — пельмешки, бутылка водки, томатный сок, салатик. За разговорами бутылка кончилась незаметно, все разошлись спать и мы, найдя в буфете еще одну поллитровку, остались вдвоем. А когда и ее прикончили, решили поехать в город — добавить. Филя с криками: » Все будет круто, у меня есть деньги » — быстро оделся в ярко-зеленый пиджак и такого же цвета пальто. » Нет , — сказал я, — мне вчера твоя жена дала $400. Отказаться было неудобно, но я не могу взять деньги, которые я не заработал. Так что я сегодня спонсор. Только вот рубашку свою я в стирку отдал, а без костюма рядом с тобой я буду выглядеть как заморыш «. — » Это ерунда , — Киркорова, похоже, предстоящее приключение здорово завело, — сейчас пороемся в моих чемоданах, что-нибудь найдем «. Когда мы пришли в его комнату — я был в шоке. Чтобы не будить Аллу перед концертом, Филипп не стал даже заходить в ее апартаменты на втором этаже. А свободной во всем доме оказалась только одна комната — для прислуги. По размеру она была меньше, чем в моем номере помещение с биде. Киркоров между тем раздербанил чемодан и извлек черную водолазку с серебряным люрексом: » Во, моя любимая, концертная «. Так мы и двинулись в ночь — два сильно пьяных человека под два метра ростом каждый. Один, похожий на Филиппа Киркорова, в салатовом пальто до пят, другой, похожий на Ивана Демидова, в льняном костюме и черной водолазке с блестками. Милиционеры на КПП явно были в шоке. » Довезите нас до города «, — попросил я. Но те отказались. » Нам нельзя отлучаться «, — было видно, что придут в себя они не скоро. Делать нечего, минут за двадцать мы добрели через лес до трассы. Завидев активно жестикулирующую парочку, водители, как по команде, перестраивались в левый ряд и ускорялись. Кое-как добрались до поста ГАИ. Нас тут узнали, Филипп одарил всех милиционеров и какого-то дядьку-нарушителя фотографиями с автографами (хотя никто его об этом и не просил). » Поймайте нам машину «, — попросил я капитана. Он стал тормозить всех подряд, но тут Филя «включил звезду»: » В этом автомобиле я не поеду, он мне под цвет пальто не подходит, а этот водитель — мудак какой-то, давай следующего дождемся, а в эту развалюху я ни за что не сяду «.
Короче, промаявшись с нами полчаса, капитан завел свою «шестерку» с мигалками и повез нас в гостиницу, где остановился коллектив Аллы. По дороге выяснилось, что нам обоим очень нравится пугачевская танцовщица Илона, и, несмотря на поздний час, мы решили ее навестить. У администратора выяснили, в каком номере она живет, зашли в местный супермаркет, купили коньяк, белое вино, шоколад и каких-то духов. Поднялись на лифте и с видом заправских женихов постучались в дверь. Нас, как ни странно, даже впустили, а вот что дальше делать, ни я, ни он, похоже не знали. Так что, выпив коньяк, мы галантно откланялись, вышли из гостиницы. Я поймал «рафик» под цвет киркоровского пальто, и мы поехали в Малый Исток. Светало. Когда Филипп решил закурить, водитель грозным голосом сказал: » У меня в салоне не курят «. Филипп пытался было спорить, но я просто отобрал у него сигареты и велел заткнуться — перспектива опять махать руками на дороге меня не радовала. По приезде Филипп сразу ушел спать в свою каморку, а я задумался о жизни в соседней со столовой комнате.
Там я и проснулся часа в два дня. » Ну и хорош ты был с утра, — усмехнулась позже Алла. — Лежал на полу в белых брюках и Филиной водолазке, под головой вместо подушки — тарелка, которую ты нежно обнимал одной рукой, а во второй у тебя была зажата вилка с наколотым на нее пельменем. Просто Нептун какой-то».
Но и у самой Аллы случился зигзаг. Вечером Пугачева позвала музыкантов к себе в Исток: Кристина осчастливила ее рождением второго внука. Алла на радостях так здорово перебрала с алкоголем, что на следующее утро, уже в Москве, мучилась: » Как же это люди от похмелья лечатся?» Я был краток: » Холодное пиво или горячий душ «. Тут мы подъехали к закусочной «Макдоналдс» около Пролетарки. Филипп сказал: «Остановите, я хочу биг-мак. Сумкин (это мне), пошли со мной, будешь изображать охранника». — » Иди-иди, — с улыбкой сказала Пугачева, — он такие шоу любит, так что позвездите маленько «. Пока Киркоров делал заказ, я оттирал от него любопытных, давая понять, что я секьюрити со стажем и со мной лучше не шутить. Тут оказалось, что у Филиппа нет с собой денег, так что финансовые остатки после наших ночных тусовок в Екатеринбурге оказались весьма кстати — заплатить пришлось мне. Когда мы сели в лимузин, Пугачева с довольным видом допивала бутылку пива, которую ей купил водитель. » Знаешь, правда помогает «, — сказала она, довольно улыбаясь.
Алексей СУМИН — журналист, телевизионный режиссер, PR-деятель. Создатель нескольких документальных фильмов, видеоклипов; автор пособия «Телевизионный корреспондент — как построить карьеру» политтехнолог. После окончания тура «Избранное» занялся собственными медийными проектами.
источник
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
призвано объяснить, почему я сплёл воедино три эти частые темы моих стихов. Потому что три феномена постоянно сопровождают нашу жизнь: выпивка дарит нам душевное облегчение, идея Бога – иллюзорные надежды, а любовь – недолгое чувство счастья. Ну, разумеется, в устах такого циника, скептика и охальника, каким я, кажется, являюсь, три этих дивных феномена обрастают всякими деталями. Почитайте понемногу этот сборник – вдруг вам что-нибудь понравится, почтенный читатель? Я этому буду очень рад.
Когда поднимается рюмка,
любая печаль и напасть
спадают быстрее, чем юбка
с девицы, спешащей упасть.
Какая, к чёрту, простокваша,
когда живём один лишь раз
и небосвод – пустая чаша
всего испитого до нас.
Напрасно врач бранит бутыль —
в ней нет ни пагубы, ни скверны,
а есть и крылья, и костыль,
и собутыльник самый верный.
Понять без главного нельзя
твоей сплочённости, Россия:
своя у каждого стезя,
одна у всех анестезия.
Налей нам, друг! Уже готовы
стаканы, снедь, бутыль с прохладцей,
и наши будущие вдовы
охотно с нами веселятся.
Не мучась совестью нисколько,
живу года в хмельном приятстве;
Господь всеведущ не настолько,
чтобы страдать о нашем блядстве.
Не тяжелы ни будней пытки,
ни суета окрестной сволочи,
пока на свете есть напитки
и сладострастье книжной горечи.
Как мы гуляем наповал,
и пир вершится повсеместный!
Так Рим когда-то ликовал,
и рос Аттила, гунн безвестный.
Чтоб дети зря себя не тратили
ни на мечты, ни на попытки,
из всех сосцов отчизны-матери
сочатся крепкие напитки.
Не будь на то Господня воля,
мы б не узнали алкоголя;
а значит, пьянство – не порок,
а высшей благости урок.
Известно даже недоумку,
как можно духом воспарить:
за миг до супа выпить рюмку,
а вслед за супом – повторить.
Когда, замкнув теченье лет,
наступит Страшный суд,
на нём предстанет мой скелет,
держа пивной сосуд.
Вон опять идёт ко мне приятель
и несёт холодное вино;
время, кое мы роскошно тратим, —
деньги, коих нету всё равно.
Да, да, я был рождён в сорочке,
отлично помню я её;
но вырос и, дойдя до точки,
пропил заветное бельё.
Нам жить и чувствовать дано,
искать дорогу в Божье царство
и пить прозрачное вино —
от жизни лучшее лекарство.
Не верь тому, кто говорит,
что пьянство – это враг;
он или глупый инвалид,
или больной дурак.
Весь путь наш – это времяпровождение,
отмеченное пьянкой с двух сторон:
от пьянки, обещающей рождение,
до пьянки после кратких похорон.
Я многому научен стариками,
которые всё трезво понимают
и вялыми венозными руками
спокойно свои рюмки поднимают.
Седеет волос моих грива,
краснеют опухлости носа,
и рот ухмыляется криво
ногам, ковыляющим косо.
Пока скользит моя ладья
среди пожара и потопа,
всем инструментам бытия
я предпочёл перо и штопор.
Познавши вкус покоя и скитаний,
постиг я, в чём опора и основа:
любая чаша наших испытаний
легчает при долитии спиртного.
Наслаждаясь воздержанием,
жду, чтоб вечность протекла,
осязая с обожанием
плоть питейного стекла.
Мы пьём и разрушаем этим печень,
кричат нам доктора в глухие уши,
но печень мы при случае подлечим,
а трезвость иссушает наши души.
На дне стаканов, мной опустошённых,
и рюмок, наливавшихся девицам,
такая тьма вопросов разрешённых,
что время отдохнуть и похмелиться.
Вчера ко мне солидность постучалась,
она по седине меня нашла,
но я читал Рабле и выпил малость,
и вновь она обиженно ушла.
Аскет, отшельник, дервиш, стоик,
наверно, правы – не сужу;
но тем, что пью вино густое,
я столь же Господу служу.
Любых религий чужды мне наряды,
но правлю и с охотой, и подряд
я все религиозные обряды,
где выпивка зачислена в обряд.
Людей великих изваяния
печально светятся во мраке,
когда издержки возлияния
у их подножий льют гуляки.
Какое счастье – рознь календарей
и мой диапазон души не узкий:
я в пятницу пью водку как еврей,
в субботу после бани пью как русский.
Паскаль бы многое постиг,
увидь он и услышь,
как пьяный мыслящий тростник
поёт «Шумел камыш».
Нет, я не знал забавы лучшей,
чем жечь табак, чуть захмелев,
меж королевствующих сучек
и ссучившихся королев.
Снова я вчера напился в стельку,
нету силы воли никакой;
Бог её мне кинул в колыбельку
дрогнувшей похмельною рукой.
А страшно подумать, что век погодя,
свой дух освежив просвещением,
Россия, в субботу из бани придя,
кефир будет пить с отвращением.
Когда друзья к бутылкам сели,
застрять в делах – такая мука,
что я лечу к заветной цели,
как штопор, пущенный из лука.
Где-то в небе, для азарта
захмелясь из общей чаши,
Бог и чёрт играют в карты,
ставя на кон судьбы наши.
Однажды летом в январе
слона увидел я в ведре,
слон закурил, пустив дымок,
и мне сказал: «Не пей, сынок».
«Зачем добро хранить в копилке?
Ведь после смерти жизни нет», —
сказал мудрец пустой бутылке,
продав учёным свой скелет.
К родине любовь у нас в избытке
теплится у каждого в груди,
лучше мы пропьём её до нитки,
но врагу в обиду не дадим.
Когда однажды ночью я умру,
то близкие, надев печаль на лица,
пускай на всякий случай поутру
мне всё же поднесут опохмелиться.
Как поле жизни перейти,
своё мы мнение имеем:
тот змей, что Еву совратил, —
он тоже был зелёным змеем.
Давай, мой друг, бутыль употребим —
прекраснее забава есть едва ли;
когда-то я фортуной был любим,
и вместе мы тогда употребляли.
В тюрьме я понял: Божий глас
во мне звучал зимой и летом:
налей и выпей; много раз
ты вспомнишь с радостью об этом.
Бутылка – непристойно хороша,
сулит потоки дерзостных суждений,
и ей навстречу светится душа,
любительница плотских услаждений.
Намного проще делается всё,
когда пуста бутылка на столе;
истории шальное колесо
не пьяный ли катает по земле?
Вино и время не жалея,
садись не с каждым, кто знаком:
похмелье много тяжелее,
когда гуляли с мудаком.
Век играет гимны на трубе,
кабелем внедряется в квартиры;
в женщине, в бутылке и в себе
прячутся от века дезертиры.
Когда вседневная рутина
завьёт углы, как паутина,
плесни в неё вином из кружки
и выставь хером дверь подружки.
Не хлопочи из кожи вон,
ища разгадки мироздания,
а пей с подругой самогон
на пне от дерева познания.
Струю вина мы дымом сушим
и начинаем чушь молоть,
чтоб утолить душою душу,
как утоляют плотью плоть.
Я три услады в жизни знал,
предавшись трём любовям:
перу я с бабой изменял,
а с выпивкой – обоим.
Я снова пьян.
Как дивно это сделано в природе,
что музыка далёких фортепьян
к желанию напиться нас приводит.
День – царство зла. Но в час вечерний,
смывая зависть и коварство,
нам разливает виночерпий
добра и кротости лекарство.
Когда мы пьём, бутылка честно
теплом покоя дарит нас,
и мир становится на место,
остановив безумный пляс.
Я много лет себя искал
во многом множестве занятий
и вдруг нашёл: держа стакан
с подругой около кровати.
Люблю сидеть в уюте света,
вина, тепла и жирной утки,
где разглагольствуют эстеты,
а им внимают эстетутки.
Люблю в беседах элемент
судьбы миров и звёздной пыли
как тонкий аккомпанемент
к опустошению бутыли.
За то, что жизнь провёл в пирах,
пускай земля мне будет пухом
и, в ней покоясь, бедный прах
благоухает винным духом.
Прекрасно умственной отвагой
у Архимеда изречение:
«Утяжелённость пьяной влагой
приносит жизни облегчение».
Весь век нам в это слабо верится,
но Гераклит сказал однажды,
что глупо смертному надеяться
одну бутылку выпить дважды.
Я тем, что жив и пью вино,
свою победу торжествую:
я мыслил, следователь, но
я существую.
Люблю, с друзьями стол деля,
поймать тот миг, на миг очнувшись,
когда окрестная земля
собралась плыть, слегка качнувшись.
Мы ищем истину в вине,
а не скребём перстом в затылке,
и, если нет её на дне —
она уже в другой бутылке.
Главное в питье – эффект начала,
надо по нему соображать:
если после первой полегчало —
значит, можно смело продолжать.
Высокое, разумное, могучее
для пьянства я имею основание:
при каждом подвернувшемся мне случае
я праздную моё существование.
Я всё хочу успеть за срок земной,
живу, тоску по времени тая:
вон женщина обласкана не мной,
а вон из бочки пиво пью не я.
Стало сердце покалывать скверно,
стал ходить, будто ноги по пуду;
больше пить я не буду, наверно,
но и меньше, конечно, не буду.
Кипя, спеша и споря,
состарились друзья,
и пьём теперь мы с горя,
что пить уже нельзя.
Чтоб сочен и весел был каждый обед,
бутылки поставь полукругом,
а чинность, и чопорность, и этикет
пускай подотрутся друг другом.
Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,
поскольку, как давно сказал поэт,
на свете счастья нет, а есть покой и воля,
которых, к сожаленью, тоже нет.
Цветок и садовник в едином лице,
я рюмке приветно киваю,
и, чтобы цветок не увял в подлеце,
себя я внутри поливаю.
Когда выпили, нас никого
не пугает судьбы злополучие,
и плевать нам на всё, до чего
удаётся доплюнуть при случае.
Мы вовсе не грешим, когда пируем,
забыв про все стихии за стеной,
а мудро и бестрепетно воруем
дух лёгкости у тяжести земной.
Не слушая судов и пересудов,
настаиваю твёрдо на одном:
вместимость наших умственных сосудов
растёт от полоскания вином.
Не тёмная меня склоняла воля
к запою после прожитого дня:
я больше получал от алкоголя,
чем пьянство отнимало у меня.
У пьяниц, бражников, кутил,
в судьбе которых всё размечено,
благоприятствие светил
всегда бывает обеспечено.
По многим я хожу местам,
таская дел житейских кладь,
но я всегда случаюсь там,
где начинают наливать.
Позабыв о душевном копании,
с нами каждый отменно здоров,
потому что целебно в компании
совдыхание винных паров.
Мы так во всех полемиках орём,
как будто кипяток у нас во рту;
настаивать чем тупо на своём,
настаивать полезней на спирту.
Вновь душа среди белого дня
заболит, и скажу я бутылке:
эту душу сослали в меня,
и страдает она в этой ссылке.
Курили, пили и молчали,
чуть усмехались;
но затихали все печали
и выдыхались.
Я курю возле рюмки моей,
а по миру сочится с экранов
соловьиное пение змей
и тигриные рыки баранов.
Покуда мы свои выводим трели,
нас давит и коверкает судьба,
поэтому душа – нежней свирели,
а пьёшь – как водосточная труба.
В одной учёной мысли ловкой
открылась мне блаженства бездна:
спиртное малой дозировкой
в любом количестве полезно.
Попал мой дух по мере роста
под иудейское влияние,
и я в субботу пью не просто,
а совершаю возлияние.
Пора уже налить под разговор,
селёдку покромсавши на куски,
а после грянет песню хриплый хор,
и грусть моя удавится с тоски.
В пустыне усталого духа,
как в дремлющем жерле вулкана,
всё тихо, и немо, и глухо —
до первых глотков из стакана.
Уже виски спалила проседь,
уже опасно пить без просыпа,
но стоит резко это бросить —
и сразу явится курносая.
Прорехи жизни сам я штопал
и не жалел ни сил, ни рук;
судьба меня скрутила в штопор,
и я с тех пор бутылке друг.
Вся планета сейчас нам видна:
мы в гармонии неги и лени
обсуждаем за рюмкой вина
соль и суть мимолётных явлений.
Я рад, что вновь сижу с тобой;
сейчас бутылку мы откроем:
мы объявили пьянству бой,
но надо выпить перед боем.
Во что я верю, горький пьяница?
А верю я, что время наше
однажды тихо устаканится
и станет каплей в Божьей чаше.
И жизнь моя не в тупике,
и дух ещё отзывчив к чувству,
пока стакан держу в руке
и вилкой трогаю капусту.
Когда по пьянке всё двоится,
опасно дальше наливать
и может лишняя девица
легко проникнуть на кровать.
Людей давно уже делю —
по слову, тону, жесту, взгляду —
на тех, кому я сам налью,
и тех, с кем рядом пить не сяду.
Покуда наши чувства не остыли,
я чувствую живое обожание
к тому, что содержимое бутыли
меняет наших мыслей содержание.
Ум – помеха для нежной души,
он её и сильней, и умней,
но душа если выпить решит,
ум немедля потворствует ей.
Я изо всех душевных сил
ценю творения культуры,
хотя по пьяни оросил
немало уличной скульптуры.
Куражится в мозгу моём вино
в извилинах обоих полушарий;
здоровье для того нам и дано,
чтоб мы его со вкусом разрушали.
В обед я рюмку водки пью под суп
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеют зуб,
гадают, почему он так болит.
На некоторой стадии подпития
всё видится ясней, и потому
становятся прозрачными события,
загадочные трезвому уму.
Сегодня только тёмный истукан,
изваянный из камня-монолита,
отвергнет предлагаемый стакан,
в который благодать уже налита.
Ох, я боюсь людей непьющих —
они опасные приятели:
они потом и в райских кущах
над нами будут надзиратели.
Пью виски, водку и вино я,
коньяк в утробу лью худую;
существование иное
я всем врагам рекомендую.
За то я и люблю тебя, бутылка,
что время ненадолго льётся вспять,
и разума чадящая коптилка
слегка воспламеняется опять.
Сноровка ослабла, похвастаться нечем,
я выпить могу очень мало за вечер,
и тяжко настолько в душе с бодуна,
как будто я на хуй послал колдуна.
На нас огромное влияние —
и на победы, и на бедствия —
оказывает возлияние,
включая все его последствия.
Блаженство витает шальное,
стихают надрыв и надлом,
когда возникает хмельное
вампиршество душ за столом.
От выпивки душа нежней и пористей,
и видно сквозь ледок житейской стужи,
что корни наших радостей и горестей
ветвятся изнутри, а не снаружи.
К искушениям холодно стоек,
воздержанье не числя бедой,
между ежевечерних попоек
обхожусь я водой и едой.
Ушёл наплыв похмельной грусти,
оставил душу змей зелёный;
меня родители в капусте
нашли, мне кажется, в солёной.
Бутылка без повода круче всего
калечит и губит мужчину:
дурак может пить ни с того ни с сего,
а умный находит причину.
Отнюдь я, выпив, не пою,
а учиняю праздник духа,
плетя мелодию свою
душой без голоса и слуха.
Смотрю, садясь попить-поесть,
на пятки дней мелькающих,
у пьянства тоже много есть
последствий вытекающих.
А если где-то ждёт попойка
и штоф морозится большой,
то я лечу, как птица-тройка,
хотя еврейская душой.
Меж нас гуляет бес похмелья,
вступая с душами в игру:
он после пьяного веселья
зовёт их выпить поутру.
Ценю я в игре винопития —
помимо иных услаждений —
возможность подёргать мыслителя
за яйца его убеждений.
Живу я славно и безбедно,
поскольку мыслю государственно:
народу в целом пьянство вредно,
а каждой личности – лекарственно.
В цепи причин и соответствий,
несущих беды, хворь и срам,
я не нашёл дурных последствий
от пития по вечерам.
Забавный знаю феномен:
от генерала до портного
у нас химический обмен
устроен так, что ждёт спиртного.
Люблю я проследить, как возлияние,
просачиваясь в мироощущение,
оказывает веское влияние
на духа и ума раскрепощение.
Когда бы век я начал заново,
то к людям был бы я внимательней,
а гул и чад гулянья пьяного
любил сильнее и сознательней.
Душа, мягчея от вина,
вступает с миром в компромисс,
и благ любой, сидящий на,
идущий по и пьющий из.
Хоть пили мы, как пить не стоит,
за это вряд ли ждёт нас кара,
и только будущий историк
учует запах перегара.
Ко мне по ходу выпивания —
о чём бы рядом ни кричали —
приходит чувство понимания,
что дух наш соткан из печали.
Каким ни вырос любомудром
и даже просто будь мудрец,
а всё равно прекрасен утром
к похмельной рюмке огурец.
После пьянства лихие творятся дела
в ошалело бессонных ночах:
мрак женился на тьме, згу она родила,
мы сидим вчетвером при свечах.
В виду кладбищенского склепа,
где замер времени поток,
вдруг понимаешь, как нелепо
не выпить лишнего глоток.
В основном из житейского опыта
мной усвоено важное то,
что, пока ещё столько не допито,
глупо брать в гардеробе пальто.
От вида ландшафта, пейзажа —
и речки, чтоб вилась тесьма, —
хочу сразу выпить и даже
не просто хочу, а весьма.
У Бога я ни льготы, ни поблажки
ни разу не просил, терпя убытки;
за это у меня всегда во фляжке
божественные булькают напитки.
Ко мне явилось откровение
о смысле жизни и нирване,
но было выпить настроение,
и я забыл его по пьяни.
Спешу с утра опохмелиться я,
чтоб горем не была беда,
если начнётся репетиция
премьеры Страшного суда.
Пока не позвала к себе кровать,
которая навеки нас уложит,
на кладбище должны мы выпивать
за тех, кто выпивать уже не может.
Плывя со всеми к райским кущам,
я только с теми теплю связь,
кто видит вечное в текущем
и плавно пьёт, не торопясь.
Растает в шуме похорон
последних слов пустая лесть,
и тихо мне шепнёт Харон:
– А фляжка где? Стаканы есть.
Ближе к ночи пью горький нектар
под неспешные мысли о том,
как изрядно сегодня я стар,
но моложе, чем буду потом.
Творцам, по сути, хвастать нечем:
их дар – ярмо, вериги, крест,
и то орёл клюёт им печень,
то алкоголь им печень ест.
Да, был и бабник я, и пьяница,
и враг любого воздержания,
зато желающим останется
дурной пример для подражания.
Туманный мир иллюзий наших —
весьма пленительный пейзаж,
когда напитки в тонких чашах
перетекают в нас из чаш.
Рассудок мой, на книгах повреждённый,
как только ставишь выпивку ему,
несётся, как свихнувшийся Будённый,
в пространства, непостижные уму.
Слегка бутыль над рюмкой наклоня,
я думал, наблюдая струйку влаги:
те, с кем не дообщался, ждут меня,
но пьют ли они водку там, бедняги?
К бутылке тянется не каждый,
кто распознал её влияние:
Бог только тех отметил жаждой,
кому целебно возлияние.
А к вечеру во мне клубится снова
томящее влечение невольное:
помимо притяжения земного,
такое же бывает алкогольное.
Забавно, что в соседней бакалее
легко найти творение ума,
от порции которого светлее
любая окружающая тьма.
Когда теряешь в ходе пьянства
ориентацию и речь,
к себе привлечь любовь пространства
гораздо легче, если лечь.
Душа моя однажды переселится
в застенчивого тихого стыдливца,
и сущая случится с ним безделица:
он будет выпивать и материться.
Чепуху и ахинею
сочиняя на ходу,
я от радости пьянею —
я на выпивку иду.
Я главным образом от жажды
страдал десятки дивных лет,
я заливал её многажды,
но утоленья нет как нет.
Пускай любой поёт как кочет,
учить желая и внушать,
но проклят будь, кто всуе хочет
нам нынче выпить помешать.
Увы, прервётся в миг урочный
моё земное бытиё —
и, не закончив пир полночный,
я отойду в непитиё.
Радость понимать и познавать
знают даже нищий и калека,
плюс ещё возможность выпивать —
тройственное счастье человека.
За то, что было дней в избытке,
благодарю судьбу, природу
и алкогольные напитки,
таившие живую воду.
Лишь тот умён, учил мудрец,
кто не от Бога ждёт посылку,
а сам находит огурец,
когда уже добыл бутылку.
Одну мыслишку изреку,
мне поделиться больше нечем:
не ставьте рюмку дураку,
он вам испортит целый вечер.
Всегда в конце удавшейся пирушки
мы чувствуем, рассудку вопреки,
что мы не у судьбы в руках игрушки,
а сами удалые игроки.
Резался я в карты до утра,
в шахматы играл с отвагой русской;
лучшая настольная игра —
это всё же выпивка с закуской.
Когда обжигается ветром лицо,
и хрусток от холода снег,
и хочется птице обратно в яйцо —
не может не пить человек.
Чем печень разрушать, кипя и злобствуя
на мерзости вселенских прегрешений,
разумней выпить рюмку, философствуя
о благости житейских искушений.
Гомон, дым и чад застолий
я не мог не полюбить,
там я слышал тьму историй
и не все успел забыть.
Напьюсь когда – не море по колено,
а чувство куража совсем иное:
как будто я – горящее полено,
и льётся от костра тепло земное.
Когда немного выпил и курю,
отдавшись погубительной привычке,
то всё, что в это время говорю, —
чириканье позавтракавшей птички.
Оставив надоевшую иронию,
замечу благодарственно и честно,
что рюмка возвращает нам гармонию
с реальностью, паскудной повсеместно.
Уроны, утраты, убытки
меня огорчают слегка,
но шепчут под вечер напитки
о фарте, что жив я пока.
Ещё за то люблю я пьянство,
что вижу в ходе выпивания
игру духовного пространства
с убогой клеткой проживания.
Души трагический надлом
и тягость жизни подневольной
легко врачуются теплом
холодной влаги алкогольной.
Сегодня мне работать лень,
затею праздничный обед:
отмечу рюмкой первый день
оставшихся от жизни лет.
За дружеской выпивкой сидя,
я думал, как думал давно:
грешно быть на Бога в обиде,
покуда нам это дано.
Что-то вертится прямо с утра
в голове, где разгул непогоды…
Вот! Я думал о том же вчера:
наливать надо, помня про годы.
Душа моя – как ангелица:
в ней боль и жалость;
хотела утром похмелиться,
но удержалась.
Блаженны духом лоботрясы,
и олухи царя небесного,
и те, кто, выпив, точат лясы,
не дожидаясь дня воскресного.
Когда меня тоска одолевает
и чахнет, закисая, дух мой резвый,
рука моя мне рюмку наливает,
а разум не глядит, мудила трезвый.
Я давно уже не пью с кем ни попадя,
с кем попало не делю винегрет,
чтобы не было на памяти копоти
и душе не наносился бы вред.
Употребление без меры —
с утра я склонен к философии —
лишает нас надежды, веры,
любви и матери их Софии.
Старея, твержу я жене в утешение,
что Бог оказал нам и милость, и честь,
что было большое кораблекрушение,
а мы уцелели и выпивка есть.
Нуждается живое существо
в неспешном захмелённом разговоре.
Без выпивки – какое торжество?
От выпивки слабее душит горе.
Я себе добыл покой и волю,
я живу в любви и всепрощении
и весьма обязан алкоголю
за поддержку в этом ощущении.
Мне часто выпить невтерпёж,
не дожидаясь вечера;
куда по смерти попадёшь —
так там и выпить нечего.
Жалею людей после первой же стопки,
достаточна малая малость:
от низко посаженной девичьей попки
томит меня жгучая жалость.
Я в любое время суток
по влеченью организма
побеждаю предрассудок
о вреде алкоголизма.
Когда, слова сказав убогие,
приму я смертную остуду,
меня помянут рюмкой многие,
а я уже непьющий буду.
Нас как бы днём работа ни ломала,
но к ночи отпущение дано;
в реальности свободы очень мало,
а в выпивке её полным-полно.
Горю стыдом со дня вчерашнего,
случился в разуме провал:
я долго, нудно и неряшливо
по пьяни душу раскрывал.
Весьма смягчить надеюсь Бога,
когда придёт моя пора:
хоть я и пил безбожно много,
но пил – во здравие добра.
Пускай здоровье губим,
но пьём в полночный час
за тех, кого мы любим,
и тех, кто любит нас.
Врач – сотрудник телесной охраны,
а душа – это нечто иное,
и промыть нам душевные раны
в состоянии только спиртное.
Одно из, по-моему, главных
земных достижений моих —
сейчас уже мало мне равных
в искусстве разлить на троих.
Мой закат утешительно светел:
каждый вечер сижу я с женой
и наследство, которое детям,
пропиваю, покуда живой.
А душа, летя за облака
и земной истерзанная болью,
всё-таки грустит наверняка
по земному пьяному застолью.
Заметил я уже немало раз
печальными и трезвыми глазами:
спиртное выливается из нас
ещё довольно часто и слезами.
Ведь это счастье, стариканы,
что нам по-прежнему близка
забава сесть, налья стаканы,
и ими чокнуться слегка.
Шла пьянка, тлели искры спора,
а я гадал в тоске обвальной —
кому кого придётся скоро
уважить рюмкой поминальной.
Я вовсе не безвыходно сижу,
мыслительными мучаясь попытками, —
я часто с удовольствием хожу
на встречи с алкогольными напитками.
На склоне лет я тем горжусь —
помимо редких горьких шуток, —
что в собутыльники гожусь
почти в любое время суток.
Останешься с собой наедине,
чуть выпьешь – возникает ощущение,
что именно сюда сейчас ко мне
от Бога вдруг поступит сообщение.
Успел уже я много пережить
и рано осознал в чаду питейном,
что выпивка способна послужить
соломой при крушении идейном.
Я много поездил по нашей планете,
и всюду меня красота волновала:
такие пейзажи бывают на свете,
что сколько ни выпьешь, а кажется мало.
Душевно укрепляющая доза
продукта перегонки и брожения
полезна от печалей и мороза,
а также для взаимоуважения.
Свирепо властвует над нами,
благословенный и клеймёный,
то серафим с шестью крылами,
то змей зелёный.
Я вставить хочу эту строчку
в заветный житейский канон:
бедняга, кто пьёт в одиночку, —
умрёт в одиночестве он.
Любая мне мила попойка,
душе дарящая полёт;
я выпил в жизни этой столько,
что не любой переплывёт.
Печать печали перламутром
туманит лица
людей, не смогших сегодня утром
опохмелиться.
Я виски лью в мои руины,
я пил на воле и в неволе,
меня Творец лепил из глины,
замешенной на алкоголе.
После приёма стопаря,
после повтора
душа готова, воспаря,
для разговора.
Товарищ мой поведал мне
о важной умственной находке,
что если истина – в вине,
то правда – в водке.
Люблю ежевечернее подпитие,
когда ничто блаженству не мешает
и с ангелами Божьими соитие
душа неторопливо совершает.
источник